Конечно, скажут, это не настоящая история, а притча – и в ней содержится аллегория. Она есть символ ухода от Бога грешной души, решившей жить по своей воле.

Вот она попала к дружкам, которые суть бесы. Они ее облапошили, отняли благодать и бросили к свиньям. Грязным животным – свиньей, становится всякий, кто меняет Бога на бесов. Богооставленная личность, как евангельские свиньи, становится вместилищем бесов, и все они вместе стремятся к смерти.

Но этого человека бесы опустили еще ниже свиней и заставили служить им. Такая богоотступная душа, над которой глумятся бесы, в итоге не получает и того, что есть законная пища этих грязных свиней.

Толкований и аллегорий много. Можно сказать, что свиньи – это наши грехи. Можно сказать, что свиньи – это все одержимые бесом. Много чего можно сказать, но в итоге добрый проповедник неминуемо обратит внимание на покаяние блудного сына. Вот он, придя в себя, покаялся…

Да нет там никого покаяния.

Кушал плохо. Спал жестко. Пил горько. Тут и дурак сообразит, что есть место, где дадут покушать без работы и примут таким, как ты есть.

Вот так же без ума хотел бежать сын богатого купца Петр из комедии Островского «Лес». 

Петр: А другое дело почудней будет. У меня есть своих денег рублев триста; да ежели закинуть горсть на счастье в тятенькину конторку, так пожалуй что денег-то и вволю будет. 

Аксюша: А потом что ж? 

Петр: А потом уж “унеси ты мое горе” – сейчас мы с тобой на троечку; “ой вы, милые!” Подъехали к Волге; ссь… тпру! на пароход; вниз-то бежит он ходко, по берегу-то не догонишь. Денек в Казани, другой в Самаре, третий в Саратове; жить, чего душа просит; дорогого чтоб для нас не было. 

Аксюша: А проживем мы деньги, что ж потом? 

Петр: Вот тут-то я не додумал еще. Либо ехать виниться, либо выбрать яр покруче, а место поглубже, да чтоб воду-то воронкой вертело, да и по-топорному, как топоры плавают. Надо подумать еще…   

Такие личности не новость. Одни бегут в страну далече. Другие бегут от самих себя и от родителей к бесам, не выходя из дома, во внутреннюю иммиграцию. Бесу-то прописка не важна. Миллионы наших женщин кормят таких блудных сыновей и лодырей, ушедших в страну греха. Сидит великовозрастный бугай на шее у матери, а она плачет:

– Батюшка, опять Сережка иконы побил и побросал на пол. Сам руки об стекло обрезал. Говорит, что мы бумажных богов в церкви навешали, а попы с нас деньги обдирают и руки трут. Водки просит. А если не дать, говорит, что дом сожжет и руки на себя наложит! Так дать мне ему вина?

А что делать? Выгнать сердце не позволяет. Сын все-таки. Не прогонишь, но и жить не возможно. Сущий ад.

Зачем сын живет с родителями? Просто выгодно. Работать не надо. Думать не надо. Спи сколько хочешь. День будет и вино будет. Прекраснейшее состояние.

Так и этот блудный сын. Он вернулся ведь не потому, что любил дом, отца-мать, брата, труд или чистую жизнь. А потому что в доме отца еда лучше.

Придя же в себя, сказал: сколько наёмников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода.

И странно. Почему это он умирал от голода?

Даже в диких сообществах любили честных работников.

Так Авраам купил совершенно ему не известного раба Елиазера. А тот в благодарность честно служил ему. И стал этот раб как член семьи.

Так фактически членом семьи была раба Эвриклея в семье Одиссея.

Так святой Иоанн Русский своим трудом и праведностью расположил к себе сердца басурман, что и они почтили в нем святость.

Древний мир был не чужд благодарности.

А тут мы видим, что хозяин свиней кормил лучше, чем этого блудного сына. Видимо, этот работник был лодырь и лукавый человек. В самом деле, лукавства ему не занимать. Сам себе говорит о еде, а отцу готовит красивую версию раскаяния:

Пойду к отцу моему, и скажу ему: отче! Я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих.

Сын соображает то, что нужно было сообразить раньше: в доме отца кормят за работу вкуснее. Догадался.

Мы часто слышим не то, что нам говорят, а то, что нам хочется. Мы создаем мифы, которые нам удобны. Нам так удобнее. Нам удобно думать, что Бог нас примет даже по расчету, коммерции и самой обыкновенной выгоде, как этого блудного сына. Набезобразничал. Прогорел. Вернулся, потому что деньги кончились, а он принял.

Но в Евангелии нет настоящего сыновнего раскаяния. Один его расчет.

Рембрандт создал великое произведение – картину «Возвращение блудного сына». Все мы отцы и матери. Все мы любим своих детей совершенно бескорыстно. И мы мечтаем о том, что и нас наши дети будут любить так же бескорыстно. Но жизнь сурова. И дети к родителям относятся часто по-хамски и как потребители. Не все, но часто. И часто первая слеза о родителях выкатывается из глаз детей только на кладбище.

Но бывает чудо. Вдруг, у детей просыпается чистая и бескорыстная жертвенная любовь еще при жизни отца и матери. И родители не могут вынести этого, так ожидаемого чуда, и рыдают взахлеб и благодарят Бога.

Любовь замкнулась. Любовь вернулась. Любовь ожила и стала взаимной. Кто любил, тот знает, какое это глубокое чувство, потрясающее душу до основания – вернувшаяся любовь детей.

На картине Рембрандта именно это мы и видим. В объятиях любви рыдают отец и сын. Даже не рыдают – высоком искусство это не принято. В искусстве важна недоговоренность, которая оставляет возможность зрителю домыслить картину. Это секунда перед рыданием о счастье.

Глубина потрясения и сила объятий, изображенные на картине, говорят нам о том, что на полотне мы видим не успех сына, который припал к сытной кормушке, а покаяние любви.

В Евангелии нет ни слова о том, что сын как-то проникся радостью отца. Мы не знаем, как дальше сложилась судьба этого молодого человека. Взял ли он свою часть имения и прогулял ее снова. Или, наоборот, испугавшись своей глупости, всю оставшуюся жизнь ходил под рукой отца. Или, может быть, полюбил отца. Это не известно.

И неизвестность не дает нам повода говорить о том покаянии, которое мы традиционно имеем в виду. Мы-то понимаем под покаянием нечто другое, чем создание ситуации, которая нам приносит вкусную еду и барыш. Покаяние для нас – это состояние, которое нас мирит с Богом и роднит с Ним в любви.

Я прожил не так уж много, но за всю жизнь не видел, чтобы сытость и богатство сделали людей спокойней, великодушней, благородней или любвеобильней. Христу такие примеры тоже не встречались, и Он сказал о том, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в рай.

Вот сын вернулся в бесплатную столовую Отца. Ему дали сапоги, богатую одежду и перстень на палец – как символ власти и возможности повелевать и… не работать.

История с сыном остается открытой. Столкновение любви отца и расчета сына. И эта недоговоренность должна быть закрыта нами, каждым лично.

В мире почти нет неверующих народов. Инки и разные там маринад-аним и филистимляне боялись Бога. В этом нет особой заслуги или открытия. Иудеи первые сообразили договориться с Богом. Но только христианство – эксклюзивно – решило выстроить отношения с Богом не на страхе, не на договоре об оказании услуг, а на любви. Христианство увидело в человеке не Высокую Договаривающуюся Строну договора, а подобие Троицы. Оно обратилась в основам:

«И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они …». 

«И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло». 

Христианство воспользовалось правом выбора: быть ли человеку рабом, слугой или другом. Бог этот выбор предоставил нам самим. Он-то любую службу приемлет и согласен на любой вариант отношений. Он на все согласен, но дружба Ему милее.

Наконец, мы добрались до главного персонажа этой притчи. Не того, кого выдумал миф – Блудного сына, – а Ждущего отца.

Ключевым моментом этой притчи является не тот момент, когда сын поднял голову над корытом, а тот, когда Отец ВЫБЕЖАЛ сыну навстречу. Не сын бежал, а отец. Он не смог удержать своей радости. Он во что бы то ни стало желал приблизить встречу. Он не подумал о подарке, а сорвал с пальца то, что владеет всеми подарками, всем имуществом – кольцо, и дал его на руку сыну.

Восторг и любовь Отца – вот главное событие притчи.

Ну а мы?

Чем хорошо Евангелие, так это тем, что оно не набор дидактических примеров, а событие, открытое для нашего участия. Кто мы в этой вечно разворачивающейся истории? Адам, как Блудный сын, ушел от Отца. Мы, дети Адама, продолжаем оставаться в стране далече. И нам, в силу первородного греха, предстоит проделать обратный путь в Рай.

И мы приходим в храм, как в посольство Рая, за «визой».

Какова мотивация нашего возвращении?

Мы, конечно, пришли в храм не потому, что боимся Бога. Мы, конечно, пришли не потому, что нам что-то надо от Бога? Мы, конечно, пришли потому, что любим Бога.

Но правда ли это?

Как сказал один батюшка: «Говорить о любви к Богу – это даже как-то и неприлично».

Опыт исповеди показывает, что люди желают очистить душу, снять с себя узы греха, пожаловаться на себя, на беса, на родню. И это прекрасно. А вот покаяния в том, что мало любил Бога, не искал Его, не скучал о Нем, такого почти не бывает.

А в самом ли деле, так уж мы сильно отличаемся от того сына, который просто решил найти более хлебное место. Ведь мотив тоски по Отцу ему тоже был незнаком.

Но неужели Отец так ослеплен любовью, что не видит лукавства сына?

Нет, все дело в природе любви, которая всему верит, всего надеется, все переносит. 

Любовь долготерпит, милосердствует, всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. 

Сила любви необыкновенна. Она все может. От нее у человека, на которого она направлена и который сам ничего такого не ожидает, может внезапно вспыхнуть сердце и потом сильно разгореться. И любовь Отца может смести сыновний расчет, как ураган любви. Сын все-таки сын Отца своего. И, значит, не совсем чужд отцу по духу.

Настоящее искусство оперирует недоговоренностью. Так и здесь. Христос специально оставил финал недосказанным. Для того чтобы мы сами стали соавторами будущего Блудного сына. А это возможно только в том случае, когда мы сами вошли в роль Блудного сына, примерили ее на себя и нашли верное решение.

Все мы дети Бога. Всем нам не хватает любви к Богу. Всех нас обнимает Бог и дает перстень на руку. И ждет… откликнемся ли мы или пойдем в дом к наемникам есть наемнический хлеб. Есть хлеб без отца, который стоит, опустив руки, и ждет, ждет и ждет, когда кроме хлеба сыну-наемнику захочется любить Отца и быть любимым.

Первая неделя поста была посвящена памяти того, что Бог всем нам, и мытарям и фарисеям, желает оправдания, приходящего через покаяние.

А вторая тому, что Бог не просто ждет, а готов «выбежать» навстречу каждому из блудных сыновей и дочерей и каждому дать перстень на руку. Она посвящена ожиданию нашего Небесным Отцом того момента, когда Его любовь, которая ВСЕМУ верит, ВСЕГО надеется и ВСЕ переносит, наконец-то растопит наше заледеневшее сердце, и оно разгорится взаимной любовью.

Пост подобен лестнице на небо. Эти первые две недели поста посвящены нашим личным отношениям с Богом, в которых нужно навести порядок прежде всех иных дел. И если мы не усвоили этих первых и важнейших уроков поста и не навели порядок в отношениях с Богом, то последующее восхождение не будет иметь смысла. Это фундамент, без которого невозможна надстройка.

Помоги нам, Отче, разобраться в себе и вспомнить о Твоей любви к человеку. Помоги нам, Отче, вспомнить о нашем божественном происхождении. Помоги нам, Отче, восстать в отношениях с Тобой от страха и расчета к совершенной Божественной любви.

Господи, Ты, содержащий своей рукой концы света и всю Вселенную, дай и нам на руку перстень от Твоего Рая. Мы не будем прятать руку за спину.

http://www.pravmir.ru/bludnyiy-syin-ili-zhdushhiy-otets/