Доктор филологических наук Дергачева Ирина о христианском символизме в синодичных предисловиях
Большинство древнерусских авторов были монахами. При каждом крупном монастыре существовал скрипторий. Монастыри являлись своеобразными центрами средневековой культуры и распространения книжности. Христианское мировоззрение формировало средневековые представления о мире и человеке. Эти представления, в свою очередь, влияли и на художественную специфику древнерусской литературы. Христианский символизм для древнерусских книжников был способом мировосприятия, когда видимый материальный мир воспринимался лишь как символ, результат отражения мира невидимого, вечного, Божественного. При этом мир материальный, временный, тленный, противопоставлялся миру невидимому, нетленному. Символ становился главным способом познания и отражения мира, а символизм — главным художественным приемом. В Древней Руси символичны числа, драгоценные камни на окладах книг и икон и ризах священнослужителей, цвета, архитектура, особенно храмовое строение.1
Но, главное, дуализм мировосприятия оказывал влияние и на представление о самом человеке, двойственном по природе — обладающем тленным телом и вечной, нетленной душой, после смерти тела судимой Господом. Выделив духовное, сверхчувственное как доминанту в человеке, христианство противопоставило не столько жизнь и смерть, сколько духовное и материальное. Соответственно в загробном мире воздаяние представлялось как духовное воздаяние (блаженство или мука) и не зависело от материальных богатств и физических достоинств человека при жизни, более того, воздаяние не зависело от социального статуса человека; главным в посмертной судьбе человека было его духовное совершенство при жизни. Эта этическая концепция посмертной судьбы человека и человечества стала
одним из главных стержней христианской культуры и современной цивилизации.
Другим стержнем явилось христианское учение о конечных судьбах мира и человека — эсхатология. Учение о загробной жизни единичной человеческой души («малая эсхатология») развивалось как учение о личном спасении, а учение о цели космоса и истории, о цели божественной воли, об их конце и последующей судьбе представляло собой онтологическую картину будущего («большая эсхатология»). Ключевыми эсхатологическими понятиями христианства становятся Воскресение, Второе пришествие (Иисуса Христа) и Страшный суд (определение конечной судьбы праведников и грешников), которые, как можно заметить, объединяют и ставят в зависимость судьбы человека и мира, «малую» и «большую» эсхатологии.
Культура Древней Руси, главным образом, ее литература и искусство расцвели на религиозно-философской почве христианства. Однако древнерусская философская мысль и литература создали своеобразное национальное преломление, творческую интерпретацию общехристианских представлений о мире и человеке, об их конечных судьбах и воздаянии в «конце всех времен». Многочисленные исторические катаклизмы Древней Руси обострили интерес ее интеллектуальной элиты к проблемам смерти, перехода в «иной мир», ожидания Страшного суда.
Особым видом богослужебной книги был древнерусский Синодик — сборник, содержащий правила поминовения и перечни усопших. Первоначально он представлял собой переведенный с греческого языка «Чин православия» (составленный в Византии после победы над иконоборчеством в середине IX века); но на русской почве превратился в самостоятельную, сложную по составу книгу, включающую, помимо привычных поминальных текстов, почти философское размышление о состоянии человеческой души после разлучения ее с телом.
Появление первого Синодика с предисловиями связано с именем выдающегося русского просветителя, Иосифа Волоцкого, явившегося составителем древнейшей редакции Синодика этого типа. Далее на протяжении своей литературной истории, вплоть до начала XX века, Синодик с предисловиями, возникший в конце XV века в связи с определенными историческими условиями как оригинальное русское явление, имел единую философскую основу, заложенную преподобным Иосифом Волоцким.
В основе сюжетных статей синодичных предисловий находится трехчастная композиция: Грех—Молитва—Отпущение грехов или Несчастье—Молитва—Спасение. Возможны варианты, например, отсутствие первого члена схемы, удвоение или даже умножение схемы. Второй член схемы, Молитва, как правило, дополняется сопутствующими элементами, например, принесением «спасенной жертвы» и др.
Рассмотрим с этой точки зрения два житийных текста, получивших широкое распространение в синодичных предисловиях и внесенных туда еще самим преподобным Иосифом:
1.«От житиа святого Паисея»2
а) Прегрешение
«Подобно же тому писано есть в житии преподобнаго отца нашаго Паисея. Cтарець некыи имеяше ученика неповинутие и преслушание имеюща и еже паче горше яко и въ грех преже смерти впад. Бес покааниа на конець житиа прииде.
б) Молитва
Старець же прилежно моляшеся Богу о семъ, где есть душа ученика его. И виде душу его въ аде люте мучиму. Он же о ученице зело сердцемъ уязвися съ слезами моляшеся четыредесять днии без пиша пребыс. Потомъ же глас слыша от Господа глаголющь: «Сию душю о неи же молишися въ аде повелехъ пребывати до втораго Моего пришествиа на облацехъ и тогда приимет мзду достоиную своимъ деломъ». Сие убо слышавъ старець
отвещание скорбию и печалию исполнися. Другиа 40 днии бес пища пребысть моляшеся о ученице. И понеже нудити не можаше благосердиа Божия къ священному Паисею во внутреннюю пустыню приходить съ слезами паче нежели глаголы молить великаго Паисея умолити щедроты Божия о ученице его. Рече же к нему великии Паисея: «Прочее убо да не буду по велению супротивник. Се убо на молитву с тобою вдаюся, но ты убо зде пребывъ, пожди в молитвахъ. Азъ же въ внутреннеишую иду пустыню и Бога прилежно обо помолимъ». Сиа рекъ, въ внутренюю пустыню идяше. Молящу же ся старцу и священному Паисею о ученице старцеве.
в) Отпущение грехов и избавление
Душа умеръшаго отъ Ада възведена бысъ, Паисею предавается. Старцу же на своемъ месте молящуся, гласу глаголющу свыше: «Приими ученика своего душу от руку моего угодника Паисея изо адовыхъ глубинъ воздаему». Таже приходящи души ученика абие представшу старцу и рекшу яко многу претерпехъ геоньскую лютость преслушаниа ради: «И божестве Паисея молитвъ ради милостивъ преблагыи благъ. Явися и адовыхъ узъ възведе мя и себе убо с кроткыми прелагаюся». И сиа рекъ предъ лицемъ старчевемъ в места кротъкыхъ прелагается ученикъ».
2. «От жития святыа пръвомученици Феклы»3
Удвоение схемы:
1а) Несчастье
«Егда убо прииде святаа прьвомученица Фекла въ градъ Антиохиискии съ святымъ апостоломъ Павломъ и срете ихъ стареишина града того, именем Александръ, и въсхоте ю отлучити отъ апостола Павла и вести в домъ свой, еже пожрети идоломъ… Пустиша же на ню львы и медведи и юнъци и ины многы зверя.
1б) Молитва
Она же простершии руце на небо моляшеся,
1в) Спасение
и ни единъ же зверь не прикоснуся еи. Видевши же вси народи вероваша въ Господа нашего Иисуса Христа.
2а) Прегрешение
Бяше же въ граде томъ царица именемъ Трифена. Сиа видевши же пресла[в]ное чюдо, яко звери не прикоснушася Фекле. Поведаша же еи и се, яко въ Икониистемъ граде въ огнь въвръжена бысть от Фамирида, от своего обрученика, и силою Христовою невредима пребысть от огня. И верова во Христа Трифена поимше Феклу от судища и веде я в дом свои. Имеяше же Трифена у себе дщерь именемъ Фалконилу, яже умре неверна сущи. Егда же приведе Феклу в дом свои, тогда виде во сне дщерь свою Фалконилу глаголюще сице: «Мати странную Феклу имеи и въместо мене и та о мне да помолится. Да преставлена буду на место праведных». Трефена же рече Фекле: «Чадо мое, Фекла, помолися о дщери моеи Фалкониле, яко да избавится от мучениа нечьстивых и причтена будетъ съ праведными».
2б) Молитва
Фекла же възвид же глас свои, рече: «Боже Небесныи, Сыне Вышьняго! Даи же Трифине по хотению ея. Да дщи ея Фалконила съ праведными причтена будет! И даруи место покоино, отнюду же отбеже всяка болезнь и печаль и скорбью.
2в) Спасение
И сице еи молящися услыша Владыко Христос моление ея и съпасеся Фалконила от мучениа нечьстивыхъ. И въ место праведныхъ причитается».
Даже если по объему встречается совсем краткая интерполяция житийного произведения, она содержит знакомую триаду — Мучения — Молитва — Спасение: «Святыи Андреи Христа ради уродивый виде некоего человека немилостива и сурова по смерти во гробе несома и поругаема от бесовъ и оплакана от аггела хранителя. И помоли за него святыи Андреи и молитвою из муки исторже и лукавыа духи отогна».4
Как видим, в синодичных предисловиях возможно взаимопроникновение двух миров – земного и трансцендентного. Великая
сила молитвы праведников в состоянии изменить загробную участь душ усопших, возвращающихся в земной мир за помощью.
Примечательно, что в сочинении святителя Афанасия Александрийского «Вопросы и ответы», встречающегося в самых разных памятниках — в Изборнике 1076 г., в Измарагдах, Кормчих, но особенно часто в Синодиках, ставится один из важнейших вопросов эсхатологии: познают ли «тамо» друг друга души близких людей. Решается он по-разному относительно грешников и праведников — во аде грешные души не узнают своих близких; пребывающим в раю Бог даровал способность узнавать: «Познание бо дано праведным душам, а грешных души во тме и не знают себе». Исключений для грешных душ не существует, они не могут узнать даже тех, с кем рядом жили на земле: «иже от единыя страны и дома и рода суще». Обречены они на скорбь и печаль лютую. В уставах, церковно-учительных сборниках не раз задается вопрос о том, молятся ли за живущих на земле «отшедшии души». Ответ предельно прост: святые души вспоминают их и молятся за них, грешные же сами пребывают в беде и скорби.
В «Вопросах и ответах» Афанасия Александрийского вырисовываются очертания христианской картины мира, но особым образом. На вопросы о том, где пребывают души человеческие после смерти, следует ответ, предваряемый указанием на сокровенность знания: «Странно убо и страшно есть вопрошение се. И от человекъ утаено». Бог не попустил душам вернуться на землю и рассказать, как они там живут. Более подробно, чем о рае, но все-таки довольно сжато, говорится об аде, находящемся под землею и морем. Он описывается как тьма вечная и сень смертная, как ров темный и мрачный — в ад не проникает ни один луч света. Про рай лишь сказано, что отверст он для праведников.
Так называемая «вечная» тематика Синодиков определяет и манеру повествования. «Художественное абстрагирование» пронизывает поэтику синодичных предисловий. Проводится четкое разграничение персонажей на
праведников и грешников, причем для грешников возможно обращение (за исключением тех, кто познал Господа, но отвергся от него). Чувства людей не описываются, но называются. Нередко статьи, заимствованные из таких распространенных в русской письменности источников как Пролог, «Собеседования Григория Двоеслова», «Великое Зерцало» и др., подвергаются редактуре со стороны составителей предисловий, заключающейся в том, что снимаются указания на место действия и имена действующих лиц для обобщения изображаемой ситуации. Люди изображаются как символы определенных идей. Время и место изображаемых событий не важны для составителей синодичных предисловий. Они ими пренебрегают, считая, что идея выше времени и пространства, вневременна и всеобъемлюща. Лишь для третьего члена сюжетной триады место постоянно — души грешников пребывают в аду, а праведников в раю. Художественные особенности синодичных предисловий целенаправленно помогали донести до слушателя или читателя дидактическую идею, заключенную в Синодиках — тезис о возможности и необходимости спасения души.
Примечания:
1. См.: Вагнер Г. К. От символа к реальности: Развитие классического образа в русском искусстве XIV—XV вв. М., 1980; Кириллин В. М. Символика чисел в литературе Древней Руси (XI—XVI века). СПб., 2000; Лепахин В. В. Икона в русской художественной литературе. М., 2002 и пр.
2. Текст приведен по рукописи РГАДА. Ф. 1192. II. № 559. 1598 г.
3. Текст приведен по той же рукописи.
4. Этот текст, знакомый мне по 9 спискам Синодиков, приведен по рукописи ГИМ. Собр. Щукина, № 139. XVII в.