Священная война: воистину это была схватка добра со злом

— В среде верующих распространено мнение, что победу в Великой Отечественной войне, беря во внимание имеющиеся расклады в начале войны, невозможно объяснить одними рациональными причинами… Каким Вы видите вклад Церкви в общую победу в Великой Отечественной войне, в чем он заключался прежде всего?

— Церковь внесла, прежде всего, духовный вклад в общую победу. Война ею с самого начала воспринималась как война священная, как война, в которой главным является духовное начало, когда это воистину была схватка добра со злом. Не просто одного строя с другим, не просто даже захват территорий, но именно схватка на очень высоком духовном уровне. И захватчики, немцы воспринимались как носители, можно сказать, мирового зла, того зла, родоначальником которого Церковь считает дьявола и которое необходимо победить.

Даже сама символика дат очень хорошо известна: нападение было совершено 22 июня – в этот день была память всех русских святых. Гитлер хотел показать, что само духовное начало не может защитить Россию, что оно будет подорвано и Россия будет повержена. А получилось наоборот – что это было знамение, и именно благодаря молитвенному покрову Церкви и всех святых, которые уже находятся на небесах, советское государство, русский и другие народы смогли одержать эту небывалую победу.

А окончание войны, как известно, пришлось на Пасху, которая в 1945 году была 6 мая, когда Церковь также отмечала память покровителя воинства – великомученика Георгия Победоносца. Акт о капитуляции был подписан 8 мая, то есть на Светлой седмице. Патриарх Алексий I, бывший тогда главой Русской православной церкви, в проповеди на Пасху выражал надежду, что силы вражеской Германии, силы зла будут полностью сокрушены, и в те пасхальные дни так оно и случилось.

Можно сказать, что разные духовные знаки даже не столько Церковь сама каким-то образом афишировала, сколько сам Господь показывал, это было буквально знамение Божие, что во всем этом есть духовный смысл, что с фашизмом ведется борьба и на духовном фронте.

— Известно, что в то время в германской армии были распространены языческие, сатанинские культы, что тоже, наверное, неслучайно…

— Да, хотя мне кажется, что примитивно рассуждать никогда нельзя. Среди немцев были и люди верующие, христиане, которые воевали, – и простые солдаты, и офицеры. У них вера, в основном, протестантская, в свое время я читал дневники воинов немецкой армии – некоторые имели при себе Библию, которую постоянно читали… И среди немцев были, конечно же, люди неплохие, не все из них зверствовали.

Но, конечно, фашизм, нацизм – это была определенная идеология, которую пропагандировали, использовали. Как и какие-то древние культы и мировоззрение арийцев, свастику и прочее… В том, как это все конкретно переплеталось, пусть более подробно разбираются историки. Самое же главное, что провозглашавшиеся идеи были, мягко говоря, человеконенавистнические, античеловеческие, а если по большому счету, то, конечно же, — дьявольские, сатанинские.

— Советское общество часто называют атеистическим… Можно ли утверждать, что страшные события четырех лет Великой Отечественной войны способствовали возрождению веры в стране, росту религиозности в обществе?

— Скорее, это власть была атеистическая, а общество было очень даже религиозное. В 1930-е годы, когда были массовые репрессии, — в народе в то же время была волна, был своего рода подъем религиозности… Все это так непросто пересекалось, и как-то однозначно говорить, «топором рубить», наверное, неправильно. Когда начинаешь изучать историю, знакомиться с архивными документами, исследованиями, то картина открывается очень многозначная.

Да, была господствующая идеология – коммунистическая, являющаяся безбожной идеологией, и это, конечно, надо принимать во внимание. Да, люди эту идеологию публично поддерживали, вступали в партию и, разумеется, во внешнем поведении должны были этому так или иначе соответствовать, но как это «преломлялось» в бытовой жизни, внутри человека, — нам далеко не все известно…

Интересный факт: когда только началась война, в эти страшные первые месяцы, на линии фронта некоторые выходцы из крестьянских семей сами делали крестики из гильз, из других предметов и их раздавали – и солдаты их брали и носили, показывая тем самым, что эта символика людьми принимается, независимо от того – член ты партии или нет…

Знаете прекрасный фильм Ларисы Шепитько «Восхождение»? Я его посмотрел впервые, когда мне было лет 16, и был просто потрясен. Тогда я еще не был человеком верующим, церковным, но думаю, что именно потому, что автор картины вложила в нее глубокий религиозный, духовный смысл, — этот фильм так оказывал такое сильное действие…

— Известны ли Вам конкретные свидетельства, которые, может быть, доводилось слышать от людей, которые воевали, как проявлялась их вера, как люди обращались к вере через войну?

— Самый близкий пример — это наш духовник Лавры, архимандрит Кирилл (Павлов). Он именно на фронте стал читать Евангелие и был настолько захвачен евангельскими идеями и событиями, что тогда же обратился к вере. И я думаю, что это был не единичный случай. Кто-то на фронте, может быть, просто вспоминал то, чему его учили, о чем рассказывали когда-то давно и от чего он, может быть, в свое время, в 30-е годы, даже отрекся, — а потом, на войне, это опять пришло… Конечно, обретение веры у многих происходило.

— Могли бы Вы подробнее рассказать про архимандрита Кирилла (Павлова), про его путь во время войны? Доводилось читать в православных источниках о том, что это якобы именно он оборонял непобежденный «Дом Павлова» в Сталинграде. 

— Да, есть такое мнение. Отец Кирилл (Павлов), насколько я знаю, героически участвовал в войне, от первого до последнего ее дня.

— Но есть ли, действительно, какая-то связь между ним, «Домом Павлова» и защитниками Сталинграда?

— Понимаете, здесь, в Лавре, я воспитан в такой традиции, когда у нас, среди насельников, не принято интересоваться личной жизнью и биографией братии… Поэтому я никогда этим специально не интересовался. У нас не принято ходить друг к другу и спрашивать, а что вы делали в 1940-м году, а в 1950-м… Это даже воспримется как, прямо говоря, нескромный вопрос.

И отвечая на ваш вопрос, скажу вам такую вещь, что когда отец Кирилл был еще совершенно «в силах», в 1990-е годы, у него проходили встречи со студентами из семинарии. Я тогда как раз там учился, и мы такие же вопросы ему задавали. Но он даже тогда нам не отвечал на это. Никогда об этом не говорил. Он тоже придерживался такой позиции, что если у вас есть такое мнение, — ну, пусть будет. То есть, тогда это тоже было, в общем-то, определенной тайной биографии человека. Ну так, может, пусть уж тайной так навсегда и останется?

— Положение Русской Православной Церкви в военные и послевоенные годы, до начала хрущевских гонений, стало более прочным. В чем Вы видите причины позитивных изменений, перемены отношения Сталина к Церкви?

— Наверное, в том, что Сталин осознал роль Церкви в обществе, в государстве.

— То есть, это искренне было… 

Искренно или нет – это тайна человеческого сердца. Мы даже про живого человека не можем сейчас сказать – насколько он искренно что-либо делает. Отношение Сталина изменилось – это факт. Положение Церкви резко улучшилось – это тоже факт. Факт также то, что 22 июня выступил с речью, с обращением к народу, митрополит Сергий (Страгородский), а вовсе не Сталин. Факт и то, что Церковь помогала армии, в том числе и деньгами, что на танках, на военной технике были имена святых — Александра Невского, Дмитрия Донского. Все это факты. А что было в сердце человека – это тайна.

— Если обратиться к сегодняшнему дню, на ваш взгляд, возможно ли повторение тех событий, — имея в виду какие-то глобальные катаклизмы, происходящее сегодня на Украине?

— Мы это тоже не знаем, это тайна Божия.

— Конечно, играли, а почему же нет? Мое детство пришлось на советское время. Тогда компьютеров не было – все играли в войну. И играли еще и в гражданскую войну, не только в Великую Отечественную. В разные войны тогда играли.

Победа… Я думаю, каждый человек воспринимает мир так, как он воспитан. А воспитывают его, как известно, его предки – родители, дедушки, бабушки. Поэтому передается то ощущение и то отношение, которое было у предков.

У нас было самое простое отношение к войне и к победе – то, которое было традиционным в советское время: что фашизм – это зло, что фашисты – это однозначно враги, что победа — это хорошо, что она была достигнута неимоверной ценой, но именно — ценой советского народа и государства. Союзники помогали, понятно, но главный вклад был нашей страны. И такое отношение, очень простое, у меня до сих пор.

И те слова, которые пелись в известных советских песнях, что «победа одна на всех» и «мы за ценой не постоим», что это «священная война», — я к этому так и относился и отношусь, здесь все очень просто.

У меня дед со стороны отца погиб осенью 1941 года, в первые месяца войны, пропал без вести где-то в болотах под Ленинградом. Он был сельский учитель, воевать не умел, ну и тогда было такое время, что очень многие люди просто гибли.

Дед по маминой линии был подполковником.

У него было очень много орденов, вся грудь была в орденах и медалях. Ранений у него не было, его Господь сохранил, хотя ноги он отморозил. Он был крещеным, хотя к Церкви относился, я бы сказал, критически… Помню еще из детства, как на 9 мая мы с ним всегда ходили на воинское кладбище в Ярославле. Мне это нравилось. Видимо, тогда у меня было такое, скорее, интуитивное чувство – я тогда был еще маленьким – что память о погибших нужно поддерживать.

Мне кажется, для начала нужно определиться, что мы подразумеваем под этим понятием. Всегда бывает много ярлыков, которые навешиваются, патриотизм, к сожалению, для многих стал таким ярлыком.

Для меня патриотизм – это то, что происходит от греческого слова «патрос», то есть «отец», буквально «Отечество» — место, где у человека есть родословная, где жили его предки. И поэтому патриотизм для меня – это, можно сказать, связь и память о предках. Чего-то большего я в это понятие не вкладываю.

— Можете рассказать про себя, про ваш путь к вере, к монашеству? О чем можно сказать публично, что не очень личное?

— Все дело в том, что человек приходит в монашество всегда очень лично. Если он искренне приходит.

— В лавре Вы сколько лет?

— 16 лет.

— Что бы Вы пожелали ветеранам, молодежи, соотечественникам в этот год 70-летия окончания Второй мировой войны?

— Я думаю, что то, о чем мы только что говорили, — это помнить. Очень важна всегда память, память разных поколений. Вот эта память, может быть, даже является основой человеческого общества, человеческой культуры. Не будет памяти – ничего не будет.

И еще хотел бы сказать, касательно мировой войны: вопрос не в том, может ли это повториться, а в том, что нужно сделать все возможное для того, чтобы это не никогда больше не повторилось. Что может быть или чего не может быть, этого мы не знаем – это тайна. А вот что мы можем или не можем сделать – это, конечно, от нас зависит.