Великая обитель Великой Матушки
День убийства великого князя Сергея Александровича многое изменил в мироощущении великой княгини Елизаветы Федоровны. Стал иным образ мыслей, изменилось ежедневное питание, которое теперь состояло из молока, яиц, овощей и хлеба, и это задолго до принятия монашеского образа жизни. Никто не в силах был свернуть ее с избранного пути. «Казалось, — вспоминала А.А. Олсуфьева, — что с этого времени она пристально всматривалась в образ иного мира… посвятила себя поиску совершенства, и велика была ее благодарность тем, кто не превращал своей любви в цель удержания ее в рамках земных привязанностей, но кто доброжелательно наблюдал, как она преодолевала их».
Все московские газеты писали в 1909 году о главном деле великой княгини — создании Марфо-Мариинской обители милосердия (Б. Ордынка, 34а), которая с каждым годом становилась все более заметным явлением в жизни Москвы. В состав обители входили больница на 22 койки, аптека, амбулатория, библиотека, столовая для бедных, приют для девочек-сирот, воскресная школа.
Высоко оценил подвиг великой княгини выдающийся русский художник М.В. Нестеров, которого Елизавета Федоровна пригласила выполнить росписи в Покровском храме обители. Художник был обрадован серией статей известного критика, писателя В.В. Розанова, опубликованных в 1909 году и объединенных общим названием «Великое начинание в Москве». Писатель, подчеркивал М.В. Нестеров, обратил «внимание общества в сторону новой прекрасной идеи человека, которому Бог дал талант быть вдохновенно-доброй и возможность по исключительным своим условиям выразить свою идею активно, подать людям вовремя не камни, хотя бы и самоцветные, а хлеб живой».
М.В. Нестеров благодарил В.В. Розанова и за то, что в своих статьях он пишет не только о великой княгине, но и о духовнике обители протоиерее Митрофане Сребрянском, человеке, который имеет «в себе силу идти твердо к добру жизни».
В 1909 году в обители была освящена церковь Жен Мироносиц Марфы и Марии. В антиминс храма были вшиты частицы мощей святых Алексия Московского, праведной Елизаветы и Иоанна Лествичника. Великая княгиня, выбирая название обители и храма, стремилась к наследованию сестрами прекрасных добродетелей Марфы и Марии, к посвящению всей жизни Богу и ближним.
9 апреля 1910 года в Марфо-Мариинском храме по специально утвержденному Синодом чину епископ Трифон совершил обряд посвящения прошедших испытание семнадцати сестер милосердия. В их числе — великая княгиня Елизавета Федоровна и казначея обители В.С. Гордеева. Во время обряда епископ Трифон огласил обет о хранении православной веры, целомудрии и нестяжательности. Сестры достойно ответили на содержание обета. Со словами назидания епископ Трифон возложил на каждую сестру крест, покрывало и вручил четки. На лицевой стороне кипарисового креста были вырезаны изображения Спасителя и Божией Матери, на оборотной — свв. Марфы и Марии.
На следующий день митрополит Московский Владимир во время литургии возвел великую княгиню в настоятельницы обители.
Елизавета Федоровна, духовник обители о. Митрофан Сребрянский, другие люди долго и обстоятельно работали над созданием устава обители. В сестры посвящали православных вдов и девушек в возрасте от 21 до 40 лет. Сестры подразделялись на крестовых и учениц.
Подготавливаясь к созданию Марфо-Мариинской обители, великан княгиня определяла для себя важнейшие духовные параметры ее становления и развития. В первую очередь она размышляла о взаимосвязи труда и молитвы в жизни такого небывалого в истории Москвы явления, как ее обитель. Она полагала, что молитва и созерцание должны быть конечным вознаграждением тех, кто отдает все свои силы конкретному служению Богу. Труд, по мнению великой княгини, должен быть основанием религиозной жизни. Поэтому в создававшемся Марфо-Мариинском сестричестве сестер призывали работать за пределами обители в противоположность монахам греческой ортодоксальной церкви, которые если и выходили за пределы монастыря, то редко и лишь в особых случаях.
Сестры посещали бедных и больных москвичей, помогая им всеми возможными способами, заботились о детях, принося с собой в дома радость и мир.
«Но решение труднейших задач, — подчеркивала А.А. Олсуфьева, — всегда брала на себя их Великая Матушка, которая знала, что Бог умеряет ветер по отношению к смиренным и что она сама имеет силы на все. Ее душа укреплялась и расцветала в этой жизни, связанной с лишениями. Всегда спокойная и смиренная, она находила время и силы, получая удовлетворение от этой бесконечной работы».
Великая княгиня жила в комнатах светлых и чистых, отделенных от госпиталя церковью, украшенных исключительно иконами, подаренными теми, кто любил и почитал ее.
Современники, посещавшие Елизавету Федоровну в Марфо-Мариинской обители, отмечали доминирование белого цвета во всей обстановке дома. Повсюду был ситец светлых тонов. Им была обита мебель, на окнах во всех комнатах ситцевые занавески разных рисунков, с изображением светлых полевых цветов. Полы устилались коврами светлых тонов. В доме было много редких цветов — зимой цветущая сирень в кадках, и тоже только белая. В церкви также светлые ситцевые занавески. Служба совершалась священником в белых, вышитых шелком ризах. Все сестры носили светлые длинные платья и белые покрывала.
Великая княгиня спала на деревянной кровати без матраца, с жесткой подушкой. Часто спала 2-3 часа, в полночь поднималась, чтобы помолиться в церкви, а затем навестить больных в больнице. «Если кто-либо из пациентов, — вспоминала А.А. Олсуфьева, — по какой-либо причине испытывал сильную тревогу, она садилась возле него и оставалась там, стараясь успокоить ею в тягостные ночные часы». Она обладала особой интуицией, находила особые слова, и больные легче переносили страдания.
В Москве вскоре узнали об исключительном уходе за больными в Марфо-Мариинской обители. И сюда начали направлять очень тяжелых больных. А. А. Олсуфьева, будучи очень близким Елизавете Федоровне человеком, вспоминает, как однажды в обитель привезли повариху из бедного дома, которая получила ожог, опрокинув на себя масляную кухонную плиту. Ожоги покрывали слишком большую часть поверхности кожи, чтобы можно было это исцелить, — неповрежденной кожи не осталось за исключением ладоней рук и ступней ног Ее привезли уже с признаками гангрены из одной городской больницы. Великая княгиня сама делала бедной поварихе перевязки, которые были столь болезненны, что она должна была каждый раз менять позу ради удобства и успокоения пациентки. Однако великан княгиня упорно продолжала лечение вплоть до того момента, пока женщина не поправилась, к удивлению врачей, которые признали ее безнадежной.
Хирурги Москвы просили матушку о помощи, когда предстояла сложная операция. Она ассистировала с удивительным спокойствием и концентрацией внимания, чутко прислушиваясь к каждому пожеланию врачей. Елизавета Федоровна основала Дом неизлечимых туберкулезных больных для женщин из беднейшего класса и посещала этот «дом смерти» дважды в неделю. Пациентки часто проявляя свое благодарное отношение к Елизавете Федоровне, обнимали ее, не думая при этом о возможности инфицирования. Великая княгиня ни разу не уклонилась от их объятий. Дому для женщин, больных туберкулезом, она была особенно предана. Елизавета Федоровна сердечно относилась к тяжело больным слугам, от которых отказывались бывшие хозяева и родственники. Ее главная цель состояла в том, чтобы дать немного комфорта и радости людям, которых отказывались принимать больницы, и им ничего не оставалось, как умирать в ужасной нищете. За этими бедными людьми ухаживали сестры в светлом доме с большим садом. Появлялась надежда на выздоровление. Но нередко они умирали, поручая близких своей благодетельнице.
Все свое богатство великая княгиня разделила на три части; одну часть вернула Русскому императорскому дому, вторую разделила между близкими, третью обратила на дела милосердия. На свои личные нужды тратила крайне мало денег, носила скромную одежду, чтобы быть незаметной.
Огромные средства и силы Елизавета Федоровна и ее обитель отдавали детям. В годы Первой мировой войны здесь не только выхаживали воинов, но и заботились о детях, которых перевозили в Москву из тех мест, где велись военные действия.
В связи с этим в начале августа 1915 года великая княгиня пригласила в Марфо-Мариинскую обитель настоятельниц московских женских монастырей. На совещание было принято решение: Турковицкому Холмскому женскому монастырю Марфо-Мариинская обитель предоставит только что выстроенный дом в Денежном переулке для размещения 300 детей. В октябре 1915 года там был освящен храм св. Елисаветы,
Особое внимание великая княгиня уделяла воспитанию детей из зажиточных семей. В.Ф. Джунковский вспоминал, что вслед за лазаретом в одном из домов обители открылся кружок «Детская лепта». Цель кружка состояла в том, чтобы дети состоятельных родителей с раннего возраста помнили, что они должны помогать нуждающимся сверстникам.
Новый тип благотворительности, вызревавший в душе великой княгини, был не от мира сего, но побуждал к жизни к миру с целью его преображения. Поэтому в основу будущей обители была положена мысль, которая проверялась великой княгиней в общении с множеством людей и, прежде всего, с детьми. Мысль эта — твердое предупреждение любителям педагогических экспериментов: «Никакой человек не может дать другим более, чем он имеет сам». Мы все черпаем от Бога, поэтому только в Нем можем действительно любить ближних и совершать должное научение юных. Только на этой основе можно было соединить жребий Марии, внемлющей вечным глаголам жизни, и повседневное служение Марфы.
Предметом особого попечения великой княгини было создание уникального Покровского храма обители. Закладка храма состоялась в 1908 году, а в 1912 году строительство было завершено. Храм поразил москвичей своей красотой и необычностью. Уникальное творение архитектора А.В. Щусева построено в неорусском стиле и напоминает новгородско-псковские памятники архитектуры XVI века. Храм увенчан куполом старинной формы и древним, оригинального рисунка вызолоченным крестом. Над западной частью храма по углам устроены две звонницы. Над звонницами помещены главы продолговатой формы со старинными вызолоченными крестами. На звонницах 12 колоколов. В музыкальном отношении колокола подобраны так же, как знаменитые ростовские колокола. На западной стене храма расположены массивные дубовые двери, выполненные по древнему рисунку. Над ними — образ Спаса Нерукотворного, превосходно созданный из цветной мозаики. Над образом помещен текст Священного Писания: «Аз есмь дверь: Много аще кто внидет спасется».
Южная стена храма украшена орнаментами из белого камня с изображениями Матери Божией и Распятия, На северном полукружья алтаря была помещена доска из белого мрамора, где сообщалось о создателях и дне освящения Покровского храма. Единственным в своем роде был иконостас Покровского храма, сделанный из резного дуба, обложенного чеканными, выполненными в древнем стиле серебряными вызолоченными листами.
По правую сторону иконостаса поместили икону Спасителя, по левую сторону царских врат — икону Божией Матери. Северную и южную алтарные двери украсили изысканной резьбой. Возле них размещались иконы: Покрова Пресвятой Богородицы и свв. Жен Марфы и Марии. По стенам трапезной разместили дубовые иконостасы в древнем стиле, иконы русских святителей. Стену над горним местом алтари украшало изображение «Литургия ангелов» и икона Покрова Божьей Матери. Икона эта, в силу невысокого иконостаса, была хорошо видна при входе в храм. В северной части алтаря возле жертвенника поместили хрустальный крест необыкновенной работы, пожалованный императрицей Александрой Федоровной. Вся церковная утварь была выполнена по древним образцам из позолоченного серебра.
Стены огромной и светлой трапезной расписал Михаил Васильевич Нестеров. В письмах к своему ближайшему другу художнику А.А. Турыгину М.В. Нестеров признавался, что, несмотря на мизерность отпускаемых средств, он берется за роспись, поскольку в этой работе реализует свою давнюю мечту — «оставить в Москве после себя что-либо цельное». План росписи, предложенный художником, был принят великой княгиней с самыми добрыми чувствами.
Размышляя о содержании росписи, М.В. Нестеров писал, что сестры Мария и Марфа ведут, указывают людям Иисуса Христа, являющегося этим людям в их печалях и болезнях среди светлой весенней природы. Это не только русские люди, потому что «идея общины — евангельская — общечеловеческая». В другом письме к А.А. Турыгину М.В. Нестеров сообщал, что он доволен эскизами: «Они серьезно сработаны и гораздо самостоятельнее прежних моих церковных работ». Глядя на эскизы и подбадривая себя, художник признавался, главное состоит в том, чтобы не растеряться перед огромностью стены и сложностью замысла. «Это чувство громадности, которую надо одолеть, — писал М.В. Нестеров, — страшно я люблю» тут есть как бы вызов на бой».
Четырехлетний труд приближался к завершению. Взыскательный художник был доволен результатом, констатируя: «Все написанное переживет меня. Церковь вышла интересная, единственная в своем роде». С разрешения великой княгини весной 1912 года М.В. Нестеров начал показывать свою работу друзьям. Храм посетили В.Д. Поленов, В.М. Васнецов и другие художники, оставившие восторженные отзывы об этой росписи. Михаил Васильевич позднее с огромной радостью и благодарностью вспоминал 1907 год — «начало Ордынки» — начало работы над планом росписи Покровского собора.
В Покровском храме накануне его освящения было совершено торжественное всенощное бдение. Молящимся раздавали брошюру о. Митрофана Сребрянского «Мысли и чувства православной русской души при посещении Покровского храма Марфо-Мариинской обители милосердия».
В воскресенье 8 апрели 1912 года состоялось освящение храма. Оно началось с перезвона колоколов. В храм вошла настоятельница обители с сестрами в белых одеждах с кипарисовыми крестами на груди, К девяти часам утра сюда прибыл митрополит Владимир, епископы Трифон и Анастасий, духовенство. В службе принимал участие Синодальный хор в парадных стихарях-кафтанах из шелковой серебряной парчи.
Еще до освящения Покровского храма Елизавета Федоровна, являясь (с 30 сентября 1910 года) почетным членом Московской духовной академии, выразила желание услышать в новом храме службу учащихся. 15 апреля всенощное бдение, а 16 апреля литургию совершил ректор академии епископ Феодор с протоиереем Митрофаном и духовенством академии.
Великая княгиня поблагодарила студентов, отметила мощь и красоту звучания их хора, подарила всем платки с рисунками, изготовленные ко дню освящения храма.
Как бы ни было велико внимание Елизаветы Федоровны к церковным службам, к повседневному созиданию Марфо-Мариинской обители, она была всегда рядом с москвичами в пору стихийных бедствий, которые становились испытанием для всех. Таким испытанием для Москвы и Подмосковья было невиданное до тех пор наводнение 1908 года. Население всей России горячо отозвалось на эту беду. Из числа крупных жертвователей первыми откликнулись московское дворянство, передавшее в фонд пострадавших тысячу рублей, и великая княгиня Елизавета Федоровна, которая передала в этот фонд такую же сумму. Деньги немедленно распределялись по местам бедствия. Помимо того, В.Ф. Джунковский при участии Елизаветы Федоровны и ее Общества на местах распределял нуждающимся хлеб и одежду; великая княгиня приказала из своего склада передать пострадавшим 500 предметов мужской и женской одежды.
В мае 1908 года Елизавета Федоровна выразила желание принять на себя заботы о населении Звенигородского уезда и внести из личных средств ту сумму, которой уездному комитету не будет хватать на покрытие убытков от наводнения. В результате этого доброго дела великой княгини Звенигород перестал нуждаться в помощи губернского Комитета. Эта дань малой родине, имевшей в жизни великой княгини особое значение, вновь обратила ее память к незабываемым, неповторимо прекрасным дням. Эта давно обозначенная связь требовала немедленной помощи именно Звенигородскому краю, его жителям, которым великая княгиня была обязана своим радостным вхождением в новую отчизну.
В годы становления и развития Марфо-Мариинской обители милосердия Елизавета Федоровна действует ради тысяч погорельцев Москвы и России, являясь председателем Общества помощи погорельцам. В 1911 году она собирает общее собрание членов совета Общества, где рассматриваются вопросы о мерах конкретной помощи пострадавшим в Москве, Клину, Волоколамске и других городах. 1911 год был отмечен как удачный в работе Общества, поскольку все местные отделы общества при оказании такой поддержки сумели решить вопросы своими силами, не обращаясь в главный совет. Здесь было принято решение о пополнении склада вещей для погорельцев. К концу года на складе было всего 2 460 вещей. Несмотря на вереницу великих жертв и тревог, вызванных войной и стихийными бедствиями, весной 1916 года в Москве отмечалось важное событие. 13 апреля, в среду Светлой седмицы, высокопреосвященнейший владыка митрополит Макарий совершил Божественную литургию в храме Марфо-Мариинской обители милосердия и благодарственный молебен по случаю исполнившегося 25-летня со дня вступления великой княгини Елизаветы Федоровны в лоно православной церкви, вручив ей икону Феодоровской Божией Матери, покровительницы царствующего рода Романовых.
В этот день слово в обители говорил знаменитый проповедник о. Иоанн Восторгов.
«В чем особенность и сила проповеди? — вопрошал о. Иоанн. — И Предтеча, и Сам Спаситель, и апостолы ничего не доказывают; они не изыскивают истины путем сложных размышлений, рассудочных построений и доказательств. Они только свидетельствуют об истине, н она сама, — сама истина, внутреннею, присущей ей силой покоряет сердца и преобразует души человеческие».
Именно так свидетельствовала об истине великая княгиня, всей своей жизнью и деятельностью, взглядом, жестом, поступком.
«В такой христианизации, — продолжал о. Иоанн, — когда «жизнь истинствует», и заключается прогресс духовный. — во внутреннем и качественном изменении жизни под влиянием и воздействием истины…
И что же удивительного в том, что Высокая виновница нынешнего торжества, прибыв с запада Европы, очутившись лицом к лицу пред Православною Церковью и жизнью православною русского народа, почувствовала в душе неодолимое свидетельство православной истины?
«Приди и виждь» — это слово прозвучало и ей в сердце и принесло плоды…
«Не сердце ли мое горело во мне», — могла она сказать, видя пред собой не раз о. Иоанна Кронштадтского и всегда наблюдая жизнь и нравственный образ царственных братьев — государя императора Александра Александровича и великого князя Сергея Александровича…
Промыслу Божию угодно было поставить ее здесь, в Москве, в ближайшее общение с русской жизнью, — и она почувствовала здесь всю захватывающую красу Православной Церкви, все биение жизни русского народа,.. Православия нельзя теперь от нее взять даже ценою мученической смерти…»
В этот день было много радости и духовных подношений, в том числе от членов ее комитета, которые пришли поздравить великую княгиню не только с 25-летием принятия православия, но и с 25-летием служения Москве. Лучшим подарком Елизавете Федоровне было то, что москвичи передали ей к празднику более 33 тысяч рублей на организацию убежища для слепых воинов.
Духовные выводы о. Иоанна Восторгова о служении великой княгини получили яркое художественное воплощение в рассказе И.А. Бунина «Чистый понедельник». Писатель с истинным страхом смотрел на благополучие людей, приобретение которого и обладание которым поглощало человека полностью. Совсем другой идеал жизни, другой уровень погружения в мир духовный увидели герои рассказа в общине Елизаветы Федоровны:
«На Ордынке я остановил извозчика у ворот Марфо-Мариинской обители…
Только я вошел во двор, как из церкви показались несомые на руках иконы, хоругви, за ними, вся в белом, длинном, тонколикая, в белом обрусе с нашитым на него золотым крестом на лбу, высокая, медленно, истово идущая с опущенными глазами, с большой свечой в руке, великая княгиня; а за нею тянулась такая же белая вереница поющих, с огоньками свечек у ли… И вот одна из идущих посредине вдруг подняла голову, крытую белым платом, загородив свечку рукой, устремила взгляд темных глаз в темноту, будто как раз на меня… Что она могла видеть в темноте, как могла она почувствовать мое присутствие? Я повернулся и тихо вышел из ворот».
Писатель очень верно уловил неотразимую притягательность великой княгини и ее великой обители, которая заключалась в явном, бесспорном личностном свидетельствовании Елизаветы Федоровны об истине
В повседневных молитвах, заботах о раненых, сиротах, беднейших москвичах, в покровительстве художникам, архитекторам, музыкантам протекала жизнь великой княгини и руководимой ею общины милосердия. Не было предела перечню ее добрых дел или количеству денег, которые она расходовала на эти дела.
Как бы подводя итог своим воспоминаниям о главном деле великой княгини Елизаветы Федоровны, графиня Олсуфьева размышляла: «Немыслимо представить себе, что когда-нибудь можно будет узреть подобное бытие, столь отличное от всех других, так далеко превосходящее общий уровень, столь пленительное в силу ее красоты и очарования, столь неотразимое в силу ее доброты; она обладала даром притягивать людей без усилий; все понимали, что она жила на более высоком уровне развития и доброжелательно помогала всем идти выше. Она никогда не давала человеку почувствовать его более низкое положение; напротив, без какого бы то ни было фальшивого смирения с ее стороны, она выявляла лучшие качества своих друзей». Забывая себя и думая только о других, великая княгини не помышляла о собственном физическом спасении, несмотря на то что злые ветры 1917—1918 годов предвещали недоброе. Тесные связи с подмосковными селами, московскими госпиталями и больницами помогали поддерживать жизнь Марфо-Мариинской обители милосердия. Но уже раздавались угрозы в адрес великой княгини, которая, видя неотвратимость надвигающейся бури, мыслила иными, неземными категориями.
В апреле 1918 года она писала старому другу пророческие слова:
«Каждый должен фиксировать свои мысли о горнем мире для того, чтобы видеть вещи в их истинном свете и быть готовым сказать: «Да будет воля Твоя», когда все видят полное разрушение нашей любимой России. Помни, что Святая Русь, Ортодоксальная Церковь, которую не одолеют врата ада, все еще существует и всегда будет существовать. Те, кто могут верить в это, без сомнения увидят внутренний свет, который светит во тьме среди бури.
Я не в экзальтации, дорогой друг. Я просто уверена, что Бог, который карает, есть в то же время Бог, который любит.
Я недавно серьезно читала Библию, и если мы верим в огромную жертву Бога-Отца, отправившего Сына на смерть и Воскресение ради нас, мы почувствуем Святой Дух, освящающий наш путь, и наша радость станет непрерывной, если даже наши бедные человеческие сердца и суетный разум переживут моменты, которые кажутся ужасными.
Подумай о буре, в ней есть ряд величественных моментов и ряд ужасным; кто-то боится иметь укрытие, кто-то погибает, а некоторые широко открытыми глазами смотрят на величие Бога; разве это не подлинная картина настоящего времени?
Мы работаем, мы молимся, мы надеемся и каждый день все более чувствуем божественное сострадание. Это безусловное чудо, что мы живы. Другие начинают чувствовать то же самое и приходят в нашу церковь в поисках опоры для их души. Молись о нас… Всегда твой старый и преданный друг».
Далее, по свидетельству А.А. Олсуфьевой, которая опубликовала в Лондоне это письмо, следует постскриптум, который был прочитан адресатом с глубокой благодарностью и душевным волнением: «Спасибо тебе за дорогое прошлое»,
«Это было, — вспоминала графиня Олсуфьева, — последнее слово, сказанное так просто, как все в ее жизни».
Далее последовал арест, прощание с духовником и сестрами Марфо-Мариинской обители, долгий путь на Восток, полные любви письма сестрам обители, сохранившееся до сих пор фарфоровое пасхальное яичко, расписанное в дороге и посланное великой княгиней о. Митрофану Сребрянскому… Рядом — две сестры обители, одна из которых, Варвара, отправилась на добровольную смерть вместе с Елизаветой Федоровной, и пятеро великих князей — представители Царского Дома, близкие друзья.
18 июля 1918 года великая княгиня и другие страдальцы были живыми сброшены в глубокую шахту возле города Алапаевска на Урале.
Два долгих года игумен Серафим, родная сестра Елизаветы Федоровны Виктория и множество добрых людей доставляли нетленные тела святых мучениц Елизаветы и Варвары на Святую Землю, в храм Марии Магдалины, построенный сыновьями императора Александра II в память их незабвенно прекрасной матери, в прошлом тоже принцессы из Дармштадтского рода.
Один русский архиепископ, посетивший Иерусалим, когда там уже покоились мощи преподобномученицы Елизаветы Федоровны, рассказывал Юсупову, что однажды стоял он на молитве у ее гроба. Вдруг раскрылась дверь и вошла женщина в белом покрывале. Она прошла вглубь и остановилась у иконы Святого Архангела Михаила. Когда она, указывая на икону, оглянулась, он узнал ее. После чего видение исчезло.
Это, конечно, был знак напоминания людям со стороны великой княгини о Страшном Суде, на который всех поведет архистратиг Михаил.
…Великая княгини уже обрела вечный покой, а ее любимое детище, Марфо-Мариинская обитель милосердия, продолжала бороться за право на жизнь ее святою дела.
Свидетель того времени H. П. Окунев в своем «Дневнике москвича» писал, что все дома обители и в начале 1920-х годов содержались в полном порядке. Он был поражен красотой Покровского собора и благолепием богослужения. Облик священников, всего причта храма, по мнению Окунева, свидетельствовали, что они были приглашены еще самой Елизаветой Федоровной. Оба священника «такие чинные, «тихоструйные», благоговейные, представительные; дьякон, молодой еще, но хорошо ведущий свое дело и басящий в такую меру, которая как раз подходит к общему строю придворно-монастырского чина». Окунев отмечал необыкновенное звучание хора из 20 тонко подобранных женских голосов. Его покорила красота песнопений, архитектуры и росписей, алтарные и клиросные действия и звуки во вкусе «благоверных цариц». «Елизавета Федоровна оставила по себе памятник такой светлый, христиански радостный и кроткий, такой обаятельный по красоте замысла и исполнения, который так и говорит, что эта женщина — подлинная христианка, красивая душой и разумом. Я думаю, что при устроении храма и врачебницы и вообще этой обители Жен Мироносиц она потрудилась больше всех, внеся туда огромные средства, хозяйственность и изысканный вкус. И чем больше пройдет времени, тем более ее заслуга перед религией, страждущими и Москвой будет расти и вырастет в вечную ей добрую память».
Впечатления гостя обители свидетельствуют о том, что духовная концепции, заложенная великой княгиней в это святое дело с самого начала, позволяла в крайне неблагоприятных условиях удерживать повседневную жизнь обители на должной высоте усердием клира и сестер, их безмолвным постоянным общением с великой княгиней.
Если судить по чисто формальным и внешним признакам, сестрам обители и ее духовнику трудно было игнорировать сложные проблемы времени. Но умение предвидеть плачевные итоги жизни, если перестанет выполняться однажды данный обет, побуждало сестер неукоснительно следовать основным принципам их жизнестроения. Всем было очевидно, что эту духовно устойчивую общность можно уничтожить только путем насильственной ломки. И это насилие было совершено. Сестры обители и ее священники о. Митрофан Сребрянский и о. Вениамин Воронцов отбывали сроки наказания в различных концлагерях.
Великая княгиня Елизавета Федоровна давно канонизирована Русской православной церковью как русская святая. В России, Белоруссии, на Украине, я других государствах открываются монастыри и храмы, посвященные этой великой благотворительнице.
Через многие десятилетия после закрытия возобновила свою деятельность Марфо-Мариинская обитель милосердия. В 1992 г. здесь было создано сестричество, а через три года вновь открыта обитель сестер милосердия. На открытии Свято-Елизаветинских чтений в 2001 году, которые ежегодно проводится совместными усилиями обители и Государственной академии славянской культуры, начальница обители монахиня Елизавета, говорила, что каждый шаг возрождения Марфо-Мариинской обители серьезно продумывается — лишь бы не погрешить перед истиной, перед великой княгиней, теми правилами и идеями, которые она воплощала в жизнь.
В течение нескольких лет начальница Марфо-Мариинской обители просила паломников, отправляющихся в Иерусалим, привезти частицу мощей преподобномученицы великой княгини Елизаветы Федоровны. Ведь именно отсюда, из обители на Большой Ордынке, Начался крестный путь великой княгини на Голгофу, а частицы ее мощей здесь не было, хотя разрешение монастыря в Гефсиманском скиту было получено. «И вот, — рассказывала матушка Елизавета, — приезжает к нам митрополит Феодосий из Америки. Приходит и говорит: «Ну, мать, показывай, что у тебя есть. А что бы тебе, мать, больше всего хотелось?» Я говорю Владыке: «Святыню». Он задумался и ничего не сказал. Прошел ровно год, И вот, где-то числа 15 июля, я случайно выглядываю в окошко 6-го корпуса и вижу — на территорию обители въезжает огромная, знакомая мне патриаршая машина, которую Святейший дал митрополиту. Владыка Феодосии говорит, что сюрприз привез. Я молчу. Как бы уже забыла про тот разговор. Тут сестры прибежали. Владыка вынимает шкатулку, очень красивую из светлого ореха с крестиками. Открывает — а там мощи великой княгини Елизаветы Федоровны и инокини Варвары… Хозяйка Обители должна въезжать в свой дом именно так, торжественно. И принимать ее мощи нужно было из таких рук, в такой шкатулочке… Мы гневались, возмущались, а дело-то в другом — она Хозяйка, и она должна была приехать сюда как Хозяйка. Наша задача состоит в том, чтобы она всегда чувствовала себя здесь Хозяйкой».
Отрывок из книги «Жизнь и подвиг великой княгини Елизаветы Федоровны», Кучмаева И.К.
Источник: https://azbyka.ru