КАК НЕВЕРУЮЩАЯ МАМА СЫНА ВОЦЕРКОВЛЯЛА Рассказ

– Я – обычная современная женщина с «советским» воспитанием и образованием, жена и мать двух сыновей. Убежденной атеисткой никогда не была, но и не считала Церковь чем-то особо значимым в своей жизни – тем, что следует поставить на первое место, а всё остальное уже потом. Крещена я была в детстве, и сыновей мы с мужем тоже крестили во младенчестве, особо, впрочем, над этим поступком не задумываясь. Деды-прадеды были православные, крещенные, значит, и нам надо. Но Диме, младшему, крестная досталась самая настоящая, в полном смысле слова православная, то есть искренне и правильно верующая. И к своим обязанностям крестной она тоже отнеслась со всей серьезностью: покупала маленькому Диме хорошие книги, много с ним общалась и водила по воскресеньям в храм к Причастию. Димка до поры и времени не противился и охотно исполнял все просьбы и пожелания своей крестной, которую к тому же очень любил. Но когда ему минуло десять лет, он неожиданно стал упираться и под разными «благовидными» предлогами уклоняться от посещений храма. Тогда крестная пришла ко мне и сказала:

– Ну, все, я сделала, что могла, на большее моего авторитета не хватает, и если не хочешь упустить сына, берись-ка ты за это дело сама.

И я поняла, что другого пути действительно нет и что нужно собраться всеми силами, которые только найдутся у меня, и самой вступить в борьбу с этим ужасным миром за сына…

– Я вам советую ходить в Сретенский монастырь, – сказала крестная. – Там семинария, целых 200 семинаристов учатся, а вокруг них – друзья, подруги, невесты. Храм буквально до краев заполнен позитивной молодежью. А главное, братия монахи в этом монастыре без преувеличения удивительные люди, образованные, харизматичные. Жизнь там невероятно интересная – просто бурлит: мальчишкам твоим должно понравиться.

Договорились не откладывать дело в долгий ящик и встретиться в Сретенском монастыре в следующее же воскресенье. Постоять на службе, а крестной с Димой и причаститься. В воскресенье я и Димка (мужа и старшего сына уговорить не удалось) встали пораньше, Дима под строгим моим контролем прочитал молитвы к Причастию, и мы отправились.

Идем к метро, и вдруг я начинаю осознавать, что не знаю, куда ехать. То есть точный адрес крестная нам, конечно же, сообщила, да я и сама до этого времени вроде бы ясно представляла, где находится этот монастырь – как-никак москвичка во многих поколениях и центр города знаю практически как собственный двор. Но тут вдруг мой мозг словно какая-то пелена окутала: хоть убейте, не могу сообразить, куда нам ехать, на какой станции выходить и вообще где эта улица находится.

Вдруг мой мозг словно пелена окутала: не могу сообразить, куда нам ехать. Постарался нечистый дух!

С большими усилиями собралась все же с мыслями, определилась. Вышли мы из метро, зашли в храм, отстояли Литургию. Дима причастился, а я все вокруг оглядываюсь, крестную его высматриваю. Уже и служба закончилась, а ее нигде нет. Вышли во двор, звоню ей.

– Ну, где ты? Мы тебя не видим!

– И я вас не вижу, – отвечает крестная. – Возле храма стою.

– Да и мы тоже возле храма!

Оказалось, что она стоит во дворе Сретенского монастыря, а мы-то с Димой совсем в другое место приехали! Память моя, барахтаясь в той мутной пелене, что наслал нечистый дух, который пытался, видимо, не допустить нас в спасительное место, с большим трудом смогла высветить лишь храм, запечатлевшийся в ней достаточно хорошо, – это была древняя церковь в старой части Москвы, где мы с мужем когда-то крестили маленького Димку…

Через неделю или две оказались мы все же на службе в Сретенском монастыре. Смотрю я вокруг: о, да тут, действительно, у молодежи совсем другие лица и совсем по-другому глаза светятся! И молодежи-то этой кругом полным-полно! Ну, – тут же решила я, – вот как раз сюда моим сыновьям и надо, как раз и хочу я, чтобы у них тоже так глазки светились!

Молодежи в храме полным-полно, и у всех глаза светятся! И подумала я: «Хочу, чтобы у моих сыновей тоже так глаза светились!»

Забегая вперед, скажу, что мужа и старшего сына я тоже пыталась сюда привлечь. Муж один раз побывал, да на этом все как-то и закончилось. А старшего сына долго еще уговаривала, убеждала, и когда у меня уже был духовный отец, я попросила его побеседовать с ним. Батюшка согласился, назначил встречу, но сын вдруг выдал на это давно уже, похоже, заготовленную витиеватую фразу.

– Мама, – говорит, – я настолько никчемная и ничем не примечательная личность, что, уверен, не могу представлять ни малейшего интереса для такого высокоинтеллектуального человека, как иеромонах Сретенского монастыря!

Ну что ему после этого скажешь? Ведь совсем взрослый уже человек, сам решает, как ему жить. А Димка был еще под моим влиянием, и стали мы с ним «таскаться» на службы в Сретенский монастырь. Именно таскаться, иного слова и не подберу. Я и сама себя чуть ли не за волосы по воскресеньям из-под одеяла выволакиваю, и Диму всякими сладкими уговорами да обещаниями вытягиваю, и плетемся мы, оба через силу, в монастырь на Литургию… А как посмотрю, бывало, на эту «современную» молодежь на улицах и на то, во что превращаются уже и дружки-приятели моих сыновей, так откуда только и рвение берется…

Димка мой во время служб все сидел с другими ребятишками на винтовой лестнице, ведущей на хоры. Свесит, как воробушек, голову набок и глядит – безысходно так – на то, что в храме происходит. Без всякого, в общем-то, интереса. А я внизу стою, от усталости и скуки изнываю, да только и знаю, что на него украдкой поглядываю: а вдруг сейчас взбунтуется и убежит и с этой лестницы, и из храма?!

Со временем стала я невольно к проповедям прислушиваться. А проповеди-то в Сретенском монастыре какие! Архимандрит Тихон был тогда еще здесь, да и все остальные иеромонахи весьма обильно от Бога талантами наделены. И вот с удивлением осознаю я вдруг, что тут не только Диме, а и мне, оказывается, очень даже есть что послушать и чему поучиться! Такая вот была я до этого уверенная в том, что всё-то я уже знаю, что для жизни требуется, и что учиться мне здесь особо нечему.

Вскоре поняла я, что и мне тоже обязательно надо исповедоваться и причащаться, а не только Димку в спину к исповеди подталкивать. Сначала исповедовались мы с сыном у кого придется, а потом заметила я, что, в какую бы очередь ни встали, каждый раз у иеромонаха И. оказываемся. «Видимо, неспроста это, – поразмыслив, сделала я логическое умозаключение, – будем мы теперь всегда к этому батюшке ходить!»

А батюшка этот, иеромонах И., был хотя и довольно молодой, но настоящий монах и тот самый «интеллектуал». Он не только грехи наши выслушивал, но еще и пытался при этом учить мыслить, приходить в правильное духовное чувство, оживать душой, одним словом. Однажды посоветовал он мне прочитать некую книгу. Потом спрашивает:

– Ну как, прочитали? Что можете сказать об этом?

Я ответила что-то общее, невнятное. А он:

– Ну, это не ответ, это ни о чем.

Так, думаю, понятно. Такое поверхностное отношение к делу здесь не проходит!

С Димой, как и с другими детьми, он тоже старался заниматься «индивидуально», говоря при этом:

– С детьми я общаться не умею, поэтому буду вести себя с ними как со взрослыми.

Это он-то не умеет?! Он их собирал, беседовал с ними, куда-то в поездки они отправлялись, «домашние задания» он им задавал. Дима послушно все выполнял, ходил на эти беседы, даже на братские трапезы отец И. его приглашал. А спросишь его:

– Ну что, Дима, нравится тебе? Интересно?

– Да ничего… – отвечает.

Вроде бы и отказываться от всего этого не собирается, но и интереса особого совсем пока не наблюдается. А я уже всеми силами Бога молю, чтобы хоть немножко еще попридержал сына моего здесь, среди хороших людей, пока он душой окрепнет, правильно мыслить научится, ведь самый опасный возраст наступает – переходной.

Стал отец И. приглашать Димку и в алтарь. Не в сам алтарь, а при входе в него у стеночки постоять во время службы. Нескольким мальчикам позволялось это.

Однажды находилась я во время Литургии в братском Иоанно-Предтеченском приделе. Туда тоже не всем свободно разрешалось входить, а я могла, так как уже занималась тогда украшением храма, цветами, помогала составлять букеты к иконам, а всё нужное для этого как раз в том приделе и находится. И вот смотрю: бежит из алтаря семинарист, открывает шкаф с облачениями, который тоже тут стоял, достает маленький парчовый стихарь и несется с ним обратно в алтарь. А я-то знаю, что сейчас в алтаре нет никого с таким небольшим размером одежды, кроме Димы моего. Выходит, это ему стихарь понесли, это его сейчас оденут и в сам алтарь, к Престолу введут! И вот что значит связь матери с сыном: я не могу выразить это словами, но на меня вдруг нашло ясное чувство, будто это меня саму туда ввели, что это я тоже сейчас в алтаре стою… Ощущение было непередаваемое, по-настоящему мистическое. На какое-то время я забыла обо всем на свете и лишь ощущала себя там, в алтаре, рядом со своим сыном и, как мне казалось, в эти несколько минут жила с ним одними мыслями и одними чувствами…

Я ощущала себя там, в алтаре, рядом со своим сыном…

Эти минуты и стали, похоже, решающими в моей жизни. Словно долгое время кто-то с большим трудом пытался открыть сильно заржавевший замок – осторожно, медленно, опасаясь сломать механизм, поворачивал ключ… И вдруг… о, счастливое мгновение! Самая трудная грань пройдена, ключик легко поворачивается – и замок открыт!

Тогда же, кажется, произошла перемена и с Димой. Он стал намного серьезнее, собраннее, словно вдруг встрепенулся, ожил и как-то незаметно, но очень органично влился в монастырскую жизнь – обрел настоящее братство и дружбу среди семинаристов, монахов… И эта новая жизнь стала очень значимой для него, совершенно необходимой, дорогой. Теперь нет никакой надобности что-то внушать ему, тащить в храм. Наоборот – это уже сын не дает мне чрезмерно отвлекаться на житейскую суету и отлынивать от важных церковных событий.

Теперь уже сын не дает мне чрезмерно отвлекаться на житейскую суету, пропускать службы

Однажды Марина Леонидовна, которая помогает в ризнице ухаживать за облачениями, рассказала о таком эпизоде. В воскресенье после службы забегает в ризницу Дима – принес свой стихарь почистить. И между делом спрашивает:

– А вы маму мою видели сегодня?

Та ему говорит:

– Ее не было на службе, ведь она три дня буквально из храма не выходила, столько было работы по украшению к великому празднику. А впереди еще очень длинные праздничные службы – ей сейчас отдохнуть надо.

– Ты бы видела в эту минуту лицо своего сына! – рассказывала Марина Леонидовна с улыбкой.

– Как?! Ее не было на воскресной службе? Она пропустила Литургию?!

Как он встрепенулся! Какие возмущенные глаза были у него при этом!

– Не пришла на Литургию!! Да как же она могла… как она могла… – все повторял и повторял он в неподдельном огорчении, сокрушенно качая головой и не слушая никаких увещеваний.